29 марта 2024 • Пт • 16:43

Оренбургский ретродетектив. Серия 3, год 1872: как два чиновника устроили дуэль на пистолетах из-за неосторожной литературной шутки

28.03.2021
5207
Так до революции выглядел бульвар у набережной – «Беловка»

В мае 1872 года по городу Оренбургу пролетел слух: два местных чиновника дрались на дуэли, один из них тяжело ранен. Дуэлянты, разумеется, это пытались скрыть – еще Екатерина Великая выпустила «Манифест о поединках», в котором приравнивала благородное убийство на дуэли к обычному уголовному преступлении. Ну, как приравнивала… почти. Дуэли, конечно, все равно происходили, и местные власти смотрели на них сквозь пальцы – если они обходились без трагических последствий. А тут последствия, очевидно, были.


Титульный лист уголовного дела полуторавековой давности

Разбираться в щекотливом деле пришлось лично полицмейстеру – Александру Дрейеру. В историю он вошел не только как руководитель грозного ведомства: в 1878 году его дочь Надежда Александровна тайно вышла замуж за великого князя Николая Константиновича, венчалась с ним, сбежав от отца, в маленькой церквушке в Бердах – оренбургском пригороде. Царь Александр II рвал и метал: великого князя, своего племянника, отправил в Ташкент вместе с молодой супругой; священника, проводившего венчание, запретили в служении… Ну, а полицмейстер, не уследивший за собственной дочерью, попал в опалу и поехал служить на север, в Вологду. Но тогда, в 1872 году, он был еще в силе и обладал властью и авторитетом огромными. 30 мая он подписал следующий документ:

1872 года мая 30 дня Оренбургский полицмейстер постановил сей акт в следующем: имея в виду ходящие по городу слухи о происхождении будто между советником губернскаго правления Похвисневым и чиновником акцизнаго управления Маевским поединке, нашел необходимость приступить тотчас же к срочному разследованию этой молвы.
Полковник Александр Дрейер
Оренбургский полицмейстер 

Пожилой аристократ и молодой клерк

55-летний Дмитрий Борисович Похвиснев относился к древнему и богатому роду. Первый известный его предок прибыл в Россию из Польши в 1505 году на службу к великому князю Василию III. Польский искатель приключений оставил после себя большое потомство, и Похвисневы играли довольно важную роль в жизни Российской Империи: были среди них и царские стольники, и герои разных войн, и крупные фабриканты, и даже один сенатор. Между прочим, им принадлежало село Похвиснево в Оренбургской губернии – сейчас оно называется «ПохвисТнево» (краеведы понятия не имеют, откуда взялась эта «т») и является центром Похвистневского района – теперь уже Самарской области.


Фамильный герб Похвисневых

Дмитрий Борисович, кажется, какими-то особенными талантами не обладал, исторических свершений за ним не числится. Судьба его, однако, была необычной: большую часть своей жизни он провел в Москве, но в 1862 году был привлечен к дознанию за принадлежность к кружку «политически неблагонадежных людей». Обвинялся в сочувствии государственным преступникам и эмигрантам, в хранении запрещенных сочинений. Подвергнут полицейскому надзору, а потом и вовсе отправлен в Оренбург.

Как и многие ссыльные, оренбургскими властями был обласкан: получил довольно важную должность советника губернского правления. Это был «коллегиальный орган при губернаторе». Сам губернатор считался председателем правления, а советники были его заместителями по определенным вопросам: кто по торговле, кто – по земельным вопросам… В штат правления, помимо советников, входили также губернский инженер, губернский врачебный инспектор и т.д. В сущности, это было (грубоватое и не совсем точное сравнение, но все же) чем-то вроде регионального правительства. В общем, господин Похвиснев в 1872 году играл довольно значимую роль в политической и общественной жизни Оренбурга.


Введенская улица Оренбурга

Что же представлял собой второй фигурант, господин Маевский? Судя материалом дела, было ему 29 лет – человек в сравнении с Похвисневым молодой, годящийся ему в сыновья. По национальности он был, вероятно, поляком – едва ли русского человека назвали бы Максимилианом Феликсовичем… Часть нынешней Польши, включая и Варшаву, входила тогда в состав Российской Империи. Польские дворяне, хотя формально и приравнивались к русским, на деле не очень-то высоко котировались в светском обществе. Впрочем, о себе Маевский сообщил следователю, что он «веры православной, обряды коей исполняет». Кстати, в Оренбурге тогда вообще было довольно много поляков: на окраину империи высылали тех, кто сочувствовал участникам Польского восстания 1863-64 годов. Вполне возможно, что к этому разряду относился и Максимилиан Маевский – тогда и не удивительно, что он оказался в одной компании с так же сосланным в Оренбург за вольнодумство Похвисневым…

С карьерой у Маевского не задалось: служил он акцизным чиновником, то есть собирал акцизные сборы – наценку на табак, вино и некоторые другие товары. Должность эта была малопочтенной, почти презираемой. Помните, у Чехова был ничтожный герой по фамилии Косых? Вот – акцизный чиновник. Герой по фамилии Монахов у Горького – тоже. Ну, и самый, наверное, известный акцизный чиновник русской литературы – Овсов, тот, что с «лошадиной фамилией», который «умеет заговаривать зубную боль»…


Сад «Тополя»

Указывается в документах и классный чин Маевского – титулярный советник. Чин, особенно для такого возраста, ничтожно малый. В чиновничьей среде таких презрительно называли «титуляшками». Если уж мы стали брать примеры из литературы, то и продолжим: титулярными советниками у Достоевского были и Макар Девушкин из «Бедных людей», и Семен Мармеладов из «Преступления и наказания»… Наконец, был титулярным советником Акакий Акакиевич Башмачкин. Вот что нам рассказывает о нем Гоголь: «Если бы соразмерно его рвению давали ему награды, он, к изумлению своему, может быть, даже попал бы в статские советники; но выслужил он, как выражались остряки, его товарищи, пряжку в петлицу да нажил геморрой в поясницу».

В общем, господин Маевский был дворянином, но самого низшего, самого ничтожного уровня. Однако в делах дворянской чести уровни не имели значения: оскорбления положено было смывать кровью, как бы высоко не располагался оскорбивший.

 

Слухи нашли подтверждение

Поскольку дело, как уже говорилось, было в высшей степени деликатным и затрагивало вопросы чести, полицмейстер не стал сразу тревожить самих дуэлянтов, а прежде послал за человеком, который не требовал особого к себе отношения, но мог дать следствию какое-то представление о произошедшем. Человеком этим оказался Павел Карпов, отставной армейский капитан, который на пенсии открыл в Оренбурге гостиницу с ресторанчиком. 


Расписка, которую давал каждый опрашиваемый по делу: «Я, нижепоименованный, клянусь Всемогущим Богом...». К присяге приводил священник. Конкретно этот документ подписал отставной капитан Карпов

Бывший офицер, но из простых, с таким можно и не церемониться. Вот что он под запись рассказал Дрейеру:

На предложенные Вами, г. полицмейстер, вопросы, имею честь объяснить следующее: 26 сего мая сего в кафе-ресторан мой приехали обедать столующиеся у меня Советник губернскаго правления Похвиснев и служащий по акцизам Маевский. Когда они уже обедали, подъехали по той же надобности полковник граф Борх и майор Джулиани. Будучи знакомы все четверо между собой, они обедали за общим столом и, как у них завязался разговор,.. приказали подать кофе в другую комнату, где и продолжали разговор. Чрез несколько времени, услышав довольно громкия восклицания г-на Похвиснева («но-но-но, не позволю!») и г-на Маевскаго («я так хочу!»), что вынудило меня обратиться… с просьбой прекратить спор и крик, который неприятен для других посетителей. По второй просьбе моей действительно они прекратили спор и уехали из кафе-ресторана.
Павел Карпов
Содержатель кафе-ресторана, отставной капитан
Показания Карпова подтвердили, что конфликт между дворянами, действительно, произошел. Дрейер дал ход следствию. Некий Беляев, судебный следователь, приступил к работе. Перво-наперво он навестил Похвиснева, которого «нашел опасно больным и не в состоянии дать ответы по делу о дуэли». Тогда следователь отправил к нему городового врача. Это был доктор, состоявший при полиции – вроде как эксперт-криминалист. Вот какой рапорт написал этот самый врач:
Г-н Похвиснев небольшого роста, довольно хорошего телосложения, по-видимому, 50 лет от роду. Найден мною лежащим в постели; он значительно похудел, и, очевидно, сильно ослаб. Находится в сознании, но, по сильной слабости, говорить не в состоянии. Температура значительно повышена, пульс слабый, 90 ударов в минуту… Правое коленное сочленение значительно припухло, температура его покровов выше, чем на левой ноге… На уровне верхняго края коленной кости [по принятой сейчас классификации никаких коленных костей в организме человека нет – тогда, видимо, этот термин употреблялся по отношению к надколеннику] замечается круглая рана с незначительно припухшими краями 4 ½ линии в диаметре [линия – это десятая часть дюйма, то есть 2,5 миллиметра; соответственно, рана была диаметром 1,12 сантиметра]. На наружной стороне коленнаго сочленения, на уровне нижняго конца коленной кости, замечается продолговатая рана, длиною около дюйма, с совершенно гладкими, несколько припухлыми, краями, идущая косвенно сверху вниз и спереди назад. Рана эта произведена искусственно, с врачебной целью, для предупреждения застоя и затеков гноя… Оба отверстия сообщаются между собою. В канале раны никакого инороднаго тела не наблюдается.
Исполняющий должность городового врача Преображенский
После этого Беляев наведался к Маевскому. Тот отпираться не стал и сразу выложил картину происшедшего.

 

Первый протокол допроса титулярного советника Маевского

1872 года июня 10 дня исполняющий должность судебнаго следователя 2 участка города Оренбурга Беляев спрашивал Титулярнаго советника Максимилиана Феликсова [т.е. Феликсовича] Маевскаго, который показал:

26 мая сего года я обедал в ресторане Карпова, там я застал советника губернскаго правления Похвиснева. Когда я с ним обедал, прибыли в гостиницу Карпова граф Борх и майор Джулиани. После обеда Джулиани уехал, мы пили в отдельной комнате кофе. Когда мы пили кофе, я назвал Похвиснева Мефистофелем. Этими словами я хотел выразить характер Похвиснева. Называя его Мефистофелем, я понимал под этими словами человека умнаго, живущаго более рассудком, нежели чувствами.

Похвиснев, услышав слово «Мефистофель», завязал со мной спор об определении смысла этаго слова, говорил, что он не Мефистофель, потому что живет более сердцем, чем умом, в заключение определил, что Мефистофиль значит «старый плут». Тогда я с этим согласился, и он мгновенно ударил меня по лицу.

Получив удар от Похвиснева, я бросился на него и хотел его бить, но был удержан графом Борх, который просил меня успокоиться и уйдти домой. Все мы были трезвыя.

Когда я выходил из гостиницы, пригласил графа Борх быть моим секундантом. Граф… просил меня успокоиться, потому что я был в возбужденном состоянии. На другой день, 27 мая, в 3 часа пополуночи, я пошел на квартиру графа Борх, которому я говорил, что я пришел к окончательному убеждению, что с Похвисневым должно посчитаться на дуэли, и просил графа быть секундантом, как свидетеля нанесенной обиды…

В продолжении 27 мая граф Борх два раза был у меня с целью успокоить меня и помириться с Похвисневым. Но я сказал графу, что помирюсь с Похвисневым только тогда, когда он сам себе в лоб пустит пулю. Граф, видя, что невозможно меня с Похвисневым помирить, сказал, что готов пожертвовать собой и согласен быть секундантом. После этого граф Борх, как мой секундант, поехал к Похвисневу и вызвал его от моего имени на дуэль.

В 5 часов вечера 27 мая я поехал на извозчике к мосту по Сакмарскому тракту. У моста, возле часовни, я отпустил извозчика и дождался приезда Похвиснева и секундантов.

Около 6 часов приехал граф Борх, а немного спустя приехал к Сакмарскому мосту Похвиснев и майор Джулиани. По приезде их мы отправились через второй Сакмарский мост в лес, где установились: я стоял от Похвиснева в 15 шагах. Граф Борх и Джулиани отмерили 15 шагов, положили между этим расстоянием шпаги и просили нас помириться. Но ни я, ни Похвиснев не хотели…

Дальше нам дали секунданты пистолеты, и мы стреляли по команде графа Борх. Мы стреляли в одно мгновение, потому что таково было условие: стрелять по команде «три». Похвиснев промахнулся, а я ему попал пулей в правую ногу, немного выше колена. После выстрела из моего пистолета Похвиснев присел на землю.

Я с секундантами отправился к нему, и, по предложению секундантов, [мы] подали друг другу руки. Дальше Джулиани привел свой экипаж, который оставался за вторым мостом. Мы положили Похвиснева в экипаж, куда сел и Джулиани, и [они] поехали в город. Я с графом Борх пошли по первому мосту к извозчику графа и поехали в город. На дороге мы встретили врача Рапелевскаго, котораго пригласили подать помощь Похвисневу.

Потом отправились все по домам. Во время поединка все мы были трезвыя. Больше показать ничего не могу. Что показал, все справедливо, в том и расписуюсь.

 

«Мало ли чего бывает, мы поспорили из-за Мефистофеля…»

Граф Борх (которого звали, судя по протоколу, Юрием Александровичем) сообщил примерно то же самое, хоть и с небольшими уточнениями: сообщил, например, что, пока Джулиани ходил за своим экипажем, Маевский сбегал к реке, намочил платок и сделал раненому компресс. Рассказал Борх кстати, что, когда заряжал пистолет Маевского (стрелялись из особых пистолетов, старинных, с кремневым механизмом, заряжающихся через ствол), завернул пулю в тряпочку, смазанную салом: «чтобы пуля легче входила в ствол пистолета, и чтобы, в случае раны, она легче была для раненого».


Привлекался к расследованию и «депутат от военнаго округа». Очевидно, он нужен был как эксперт в вопросах оружейных. В этом деле депутатом стал некий полковник Савин

Майор Джулиани (несмотря на столь экзотическую фамилию, он оказался Иваном Юльевичем, причем, как и Борх, да и вообще все участники этой истории, православным) тоже ничего нового не сказал: как и Борх, упомянул о том, что Маевский бегал к реке мочить платок – то есть, получается, вполне простил недавнего врага и пытался облегчить его страдания… Хотя, честно-то говоря, может, этот компресс и погубил Похвиснева: само ранение в колено, очевидно, было не слишком опасным, и свое дело сделали меры, призванные помочь раненому – с тряпкой, натертой салом, и с сырой речной водой в рану попала какая-то зараза…

Также был допрошен врач Юлий Осипович Рапелевский. Он сообщил, что в день дуэли совершил обход своих больных, а по окончании рабочего дня запряг телегу и выехал из города к сенокосным лугам купца Путилова, у которого обычно покупал сено для домашней скотины. На дороге, недалеко от Сакмарского моста, ему навстречу мчалась коляска, запряженная тройкой лошадей. Извозчик узнал его, остановил лошадей, спрыгнул с козел и закричал: «Доктор, доктор, тут с барином случилось несчастье». Никто из пассажиров (как мы понимаем, в коляске сидели Маевский с Борхом) к врачу не вышел. Рапелевский поехал в направлении, указанном извозчиком, и вскоре наткнулся на тарантас, в котором сидели Джулиани и Похвиснев. На вопрос, что случилось, Похвиснев откинул пальто, укрывавшее ноги, продемонстрировал пропитанную кровью штанину и ответил: «Ранен, батюшка». Врач велел Джулиани тихим шагом (чтобы не растрясти больного) ехать в город, а сам развернул телегу и, пустив лошадь вскачь, помчался домой – за инструментами. Взяв все необходимое, прибыл на квартиру Похвиснева, где извлек пулю и наложил повязку. Придя на другой день к больному в сопровождении инженера Ушакова, он обнаружил, что рана воспалилась, и «тогда уже давала повод думать, что исход будет печальный». Врач вновь спросил, что же случилось, и больной слабым голосом ответил: «Мало ли чего бывает, мы поспорили из-за Мефистофеля».


Улица Орская

И вот, «1872 года июня 17 дня», дело приобрело совсем скверный оборот: советник губернского правления Похвиснев умер «несмотря на лечение, производившееся от самаго начала болезни и до самыя смерти». При вскрытии в ране обнаружилось «шерстяное вещество» – то ли от тряпки, в которую была завернута пуля, то ли от брюк самого Похвиснева.

В тот же день Маевский, взятый под стражу, вызвал следователя и надиктовал ему новые показания: совсем в другом тоне, с некоторыми важными деталями, имевшими значение не столько в юридическом плане, сколько в моральном.

 

Второй протокол допроса титулярного советника Маевского

На допросе 10 сего июня… я представил г-ну судебному следователю объяснение того происшествия, которое служило лишь непосредственною причиною дуэли. Одно только это объяснение, взятое в отдельности, без всякой связи с предшествовавшими обстоятельствами дела, представляется и не полным, и далеко не определяющим того характера дела, какой оно имело впоследствии.


Первый лист этого письма

Название «Мефистофель»… дано мною г-ну Похвистневу еще задолго до 26 мая. Название это не заключало в себе ничего принижающаго: ни оскорбление, ни даже характеризование какого-либо отдельнаго из эпизодов его жизни. Что оно и не было вовсе принято им за оскорбление, подтверждается уже тем, что об этом он сам же рассказывал своим знакомым, сохраняя при этом самое дружеское отношение ко мне. Так, в ресторане Карпова, при мне и содержателе ресторана, он сам отрекомендовывася акцизному надзирателю Богдановичу, что его, Похвиснева, я называю Мефистофелем.

Отношения мои с г-ном Похвисневым, по времени хотя и не давния, были более чем близкия, мы были на ты. 26 мая, когда я пришел к Карпову, г-н Похвиснев встретил меня объятиями, говоря: «Как я рад, голубчик, что ты застал меня здесь. Я, после обеда, хотел ехать к тебе проститься – сегодня я уезжаю в Москву». Я уселся против него, и мы вели самую дружескую беседу о нашей родне – и его родня, и моя родня живут в Москве.

Вскоре приехал обедать полковник граф Борх, который занял место подле меня, а за ним приехал майор Джулиани, поместившийся рядом с Похвисневым. Речь шла об отъезде Похвиснева в Москву. Последний высказывал свое сожаление, что нам не удалось устроить эту поездку вдвоем – меня задержали в Оренбурге мои дела. Высказывая свое расположение ко мне, обращаясь к графу Борх, рассказал, что его, Похвиснева, я прозвал Мефистофелем.

Стали разбирать значение этого слова, и в значении его я первый исключил всякую возможность найти что-либо, оскорбляющее человеческое достоинство. Разговаривая и споря, без всякаго раздражения, мы кончили наш обед. Джулиани уехал, торопясь домой, где много гостей, а мы перешли пить кофе в отдельную комнату. Похвиснев снова возбудил спор о значении Мефистофеля, и стал определять его как «старый плут». Я начал его оспаривать вместе с графом Борх, но Похвиснев стал доказывать свою мысль так горячо, что я увидел в этом не более как желание его поставить на своем. Для прекращения спора я счел за лучшее согласиться с ним, перестав противоречить ему, что и исполнил, сказав: «Пусть будет по-твоему». Похвиснев наклонился через стол и ударил меня по лицу. Я было бросился к нему в порыве, но это движение мое остановил граф Борх…

Наш спор не касался личностей, его прерогативою могло быть: слово, мысль, а тот невозможный, казалось бы, исход, к которому пришел спор, можно объяснить лишь характером, личностью г-на Похвиснева.

Если вообще возможна в этом обида, оскорбление, то именно это тяжкое оскорбление, сделанное мне г-ном Похвисневым [имеется в виду «оскорбление действием» – удар]. В связи с этим я признаю за собой неотъемлемое право сложить с себя всякую нравственную ответственность за причину дуэли.

 

Наказание за «благородное» преступление

Что же произошло с Максимилианом Маевским? Был ли он осужден, если да, то насколько суровым оказалось наказание? Увы, ответить на этот вопрос невозможно: вероятно, дело было передано в иную инстанцию, возможно, в столицу – так или иначе, приговора в Оренбургском областном архиве нет.

Но мы можем предположить, что произошло, по законам того времени. В деле указывается, что действия всех участников незаконной дуэли (и самих дуэлянтов, и их секундантов) квалифицируются по статьям 1497-1512 «Уложения о наказаниях уголовных и исправительных». Давайте заглянем туда и попробуем разобраться.

За поединок, коего последствием будет смерть или нанесение увечья или тяжкой раны, виновный в том… подвергается заключению в крепости: в случае смерти, на время от четырех лет до шести лет и восьми месяцев. Примечание. В Высочайше [то есть самим императором] утвержденном заключении Государственнаго Совета меду прочим изъяснено, какому наказанию должен подвергаться за поединок, коего последствием будет смерть… тот, кто не был причиною поединка, но кем, однако же, сделан был вызов убитаго. Главнейшею мыслию в постановлении наказания было, чтобы различать тех, которые дали повод к поединку, от тех, которые считали себя в необходимости следовать обычаю или предрассудку, почти общему и тесно связанному с представлениями о чести.
Статья 1503 Уложения о наказаниях уголовных и исправительных
Таким образом, размер наказания зависел от того, к какому выводу пришел в итоге суд. Если он счел, что дуэль произошла в результате высказывания Маевского – то есть он сам оскорбил своего приятеля, сам же вызвал его на дуэль и убил – то ему следовало провести в крепости 6 лет 8 месяцев. Если же суд пришел к выводу, что Похвиснев вспылил на пустом месте, и причиной дуэли было «оскорбление действием», то есть удар в лицо, то Маевского должны были приговорить к 4 годам заточения.


Оренбургские крестьяне на берегу Урала

Что такое заключение в крепость, спросите вы? Это наказание для людей благородных – «за деяния, не заключающия в себе ничего позорнаго или безчестнаго». Если дворянин совершал бытовое, вульгарное, преступление – скажем, убивал человека с целью грабежа – он лишался прав состояния, своей принадлежности к дворянству. С этого момента он был таким же заключенным, как простой мужик: гремел кандалами, занимался тяжелой и вредной работой – на руднике, скажем, или каменоломне – его можно было подвергать телесным наказаниям (сечь розгами или кнутом, что приравнивалось, конечно, к бесчестью), он не имел никаких привилегий. В крепости же арестанты содержались не только с сохранением дворянского статуса – к ним обращались на «вы», работать не заставляли и, уж конечно, не били – но и с некоторым комфортом.

Но и 4 года крепости, однако, наказание весьма серьезное. В любом случае, дороговато обошлась титулярному советнику Маевскому безобидная шутка над старшим товарищем…



 

Урал56.Ру благодарит за помощь в подготовке материала ГБУ «Государственный архив Оренбургской области» и лично директора Ирину Джим, а также начальника отдела публикации и научного использования документов Ксению Попову.


Новости быстрее, чем на сайте, в нашем Telegram. Больше фотографий и комментариев в нашей группе ВКонтакте.

Контакт с редакцией
Павел Лещенко
Урал56.Ру
28.03.2021 Область
Подпишитесь
на наш Telegram
Следите за нашими новостями
в удобном формате
9 октября в Орске отключат свет 8 октября в Орске отключат свет 4 октября в Орске отключат свет 3 октября в Орске отключат свет Перейти в раздел